На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Бегущая по волнам

111 подписчиков

ПОД САМЫМ ПРЕКРАСНЫМ ФЛАГОМ

 

В дипломатических кругах об этой истории старались не вспоминать и делали вид, что ничего особенного не случилось — так взрослые делают вид, что не заметили детской бестактности. В офицерских же кают-компаниях, напротив, о «Фиумском деле» вспоминали часто и с удовольствием, а в низах матросских кубриков, бывало, какой-нибудь украшенный шевронами старослужащий начинал свою повесть о тех событиях такими примерно словами:

— Случилось это в году девятьсот десятом. Наш Николай решил тогда послать к ихнему Николаю дядю свово, Николай Николаича, который тому Николаю вроде как сродственник... А нашим отрядом командовал тогда контр-адмирал Маньковский — тоже, кстати сказать, Николай...

— Постой-постой! — перебивали его.— Там у тебя Николай, тут Николай, опять Николай... Ничего не понять!

Ветеран сердился:

— Голова ты еловая! Чего ж тут непонятного? Наш Николай — это наш Государь Император, ихний — это король Черногорский, а Великого князя Николая Николаевича кто ж не знает? Очень даже все понятно!


Действительно, чего тут было не понять?

Летом 1910 года черногорский князь Николай из рода Негошей по случаю полувека своего княжения решил провозгласить Черногорию королевством, а себя — ее королем. Умный правитель, тонкий дипломат, отважный воин, а между делом еще и поэт, Николай сумел за 50 лет увеличить черногорские территории почти вдвое, «прорубил окно» к Адриатическому морю (чем исполнил давнюю мечту всех сербов), устроил хорошие дороги, наладил телеграфную связь и (политики ради!) породнился с несколькими царствующими домами: свою дочь Анастасию (Стану) он выдал за русского Великого князя Николая Николаевича, Милицу — за Петра Николаевича, Елену — за итальянского короля Виктора-Эммануила, Зорку — за сербского короля Петра и, наконец, Анну — за герцога Баттенбергского, чем записал себе в сородичи королеву Викторию... Коронационные торжества начались 15 августа, и в тот же день русские газеты напечатали сообщение: «Государь Император Высочайше соизволил пожаловать... короля Черногорского Николая I генерал-фельдмаршалом Российской Императорской армии».

Доставить и вручить королю фельдмаршальский жезл Государь поручил Великому князю Николаю Николаевичу. 16-го числа Великий князь и его супруга (сопровождаемые небольшой свитой) расположились в салон-вагоне специального поезда, маршрут которого намечен был через Вену в австро-венгерский порт Фиуме; там августейшую чету должен был встретить и доставить уже в саму Черногорию (порт Антивари) специальный отряд русских военных кораблей, совершавший учебное плавание. В просторечии этот отряд именовался гардемаринским, а командовал им контр-адмирал Николай Степанович Маньковский.


Телеграмма с известием о предстоящей миссии настигла его в порту Алжир, где морякам пришлось три дня выдерживать утомительное гостеприимство мэра и столь же утомительную жару... Начальник отряда собрал командиров кораблей и сказал:

— Господа! Времени на переход у нас в обрез, и не приведи Господи нам опоздать! Поэтому придется выжимать из машин все возможное... а может, и больше. Но надеюсь, обойдется без неприятностей... Съемка с якоря в три пополудни.


Без неприятностей все же не обошлось. На переходе старый броненосец «Слава» настолько перенапряг механизмы, что вынужден был идти ремонтироваться в Тулон. Под началом Маньковского теперь остались только три корабля: порт-артурский ветеран линкор «Цесаревич» (флагман), новейший крейсер «Рюрик» и не слишком новый «Богатырь»... Тяжко вздохнув, адмирал посетовал:

— Разномастная у нас компания... Ну да ладно! Ведь не на войну же мы с вами собрались.

Да. Собрались они, разумеется, не на войну...


Великий князь не успел еще покинуть Петербурга, когда стремительный марш отряда был завершен. Перед форштевнями кораблей открылась обширная бухта, в глубине которой над синью спокойных вод разбросал свои домики белый город... «Цесаревич» и прочие сбавили ход, якоря изготовлены к отдаче. Трюмный механик Федоров, исходивший, кажется, все на свете моря и много чего повидавший, рассказывал гардемаринам:

— Первое поселение возникло тут еще до Рождества Христова. Римляне называли его по-теперешнему, Фиуме, что в переводе с латыни значит «река», но римлян отсюда больше тысячи лет назад вытеснили воинственные хорваты... Сообщаю также, что именно здесь известный космополит Уайтхед наладил производство самодвижущихся мин (торпед), и теперь они поступают отсюда чуть ли не на все флоты, в том числе и на русский... А вот это,— Федоров указал рукой,— знаменитая здешняя крепость. И нам сейчас предстоит обменяться с нею морским приветствием.

Пушки «Цесаревича» с четким интервалом дали 21 холостой выстрел — салют нации. В ответ орудия крепости должны были салютовать русскому флагу, но... ничего не последовало. Крепость отвечать не пожелала. По всем понятиям флотских традиций это было вопиющей грубостью, и люди на мостике флагмана дружно вознегодовали:

— Господа! Но ведь это же возмутительно!..

— Да... Форменное безобразие!

— Какое там безобразие... Хамство — вот нужное слово!..

Маньковский же, казалось, остался к происшедшему совершенно равнодушен. Он как ни в чем не бывало спустился к себе в салон и передал через вестового, чтобы «пару часиков» его не тревожили:

— Пусть уж там без меня послужат... А я прилягу.

Но «пары часиков» не получилось. Ибо существенно раньше с мачтовой площадки раздался выкрик матроса-наблюдателя:

— Военные корабли! Втягиваются в бухту!..

Вахтенный штурман легко распознал их по силуэтам:

— Австрияки. Броненосцы. Головным «Эрцгерцог Фердинанд», за ним «Фридрих», за ним «Карл»... И замыкающим — «Габсбург».

На стеньге головного развевался большой флаг, совершенно ясно возвещающий, что эскадру ведет не кто-нибудь, а сам австро-венгерский морской министр (и по совместительству командующий всеми морскими силами) его светлость князь Монтеккули.

— Ого! — с восхищением воскликнул один из гардемарин.— Это ж надо кто к нам пожаловал!

— Это не он к нам,— поправил его товарищ.— Это мы к нему пожаловали... А он у себя дома.

Третий из них — юноша ума скептического — сказал:

— Не знаю, кто и к кому... Но чувствую, добра из этого не выйдет...

Австрийский министерский флаг требовал первого поклона, и потому «Цесаревич» (верный букве морских традиций) вновь опоясался дымом выстрелов... Дело теперь за ответом. Выбивая из орудий пустые стаканы, комендоры мрачно предсказывали:

— Ответит он... как же! Жди-дожидайся...

Действительно. Его светлость князь Монтеккули русского салюта будто не заметил и дать ответ не счел нужным... Среди офицеров на мостике поднялся уже настоящий ропот:

— Господа! Ведь нам же просто плюют в морду... С этим надо что-то делать!

Маньковский, облаченный в парадный мундир (сабля, треуголка, эполеты, перчатки), дал команду:

— Мой катер — под правый трап!

Командир «Цесаревича» каперанг Любимов 1-й негромко спросил его:

— Николай Степаныч... Зачем вы к нему? Может, не надо?..

— Надо. В глаза его бесстыжие хочу посмотреть.

Но зато князь Монтеккули не захотел посмотреть в глаза русскому адмиралу. Едва лишь катер подвалил к правому (почетному) трапу «Фердинанда», путь Маньковскому преградил бравый капитан-лейтенант с усиками по венской моде:

— Сожалею, господин адмирал. У его светлости сейчас гости, так что князь не может вас принять. Извините. Адью.

Ложь была слишком очевидна. Возвратившись на «Цесаревич», Маньковский пригласил к себе одного из своих флаг-офицеров и сказал ему:

— Борис Борисыч. Когда Монтеккули подвалит к нашему борту, сделайте милость — не пускайте его даже на трап. Объясните, что я очень занят. Ну, к примеру... чай пью. Поняли?

— Понял... Но почему вы думаете...

— Я не думаю. Я точно знаю. Заявится! В течение получаса.

Тут адмирал ошибся. Монтеккули заявился ровно через десять минут, а еще через минуту был повернут обратно — в соответствии с адмиральской инструкцией... А между тем солнце село. Южный вечер быстро переходил в южную ночь. Адмирал снова вызвал того же флаг-офицера:

— Боренька. Вы сейчас отправитесь на «Фердинанд» и скажете князю примерно следующее. В течение суток русский флаг был оскорблен дважды: сначала крепостью, затем эскадрой. Надеюсь, это недоразумение. Но смею все же напомнить его светлости про неоплаченный долг — два ответных салюта... В остальном же мы лучшие друзья.

Флаг-офицер быстро съездил и привез ответ:

— Князь ответил, что салютовать будет только крепость. Потому как эскадра в четыре часа утра выходит в море.

Маньковский засмеялся:

— Фу, как несолидно. Напакостил и бежать... А еще князь!

Моряки знают, что салюты отдаются не кораблю (или эскадре), но флагу. Подъем флага в 8 утра, спуск — с заходом солнца. Следовательно, в 4 пополуночи какие ж могут быть салюты? Флагов-то нет!

— Борис Борисыч,— сказал адмирал.— Сообщите, пожалуйста, князю, что раньше 8 часов он отсюда никуда не уйдет — я его просто не выпущу. Мне нужен от него салют, и я его получу.


Сообщение князю доставили.

После полуночи русские корабли заняли позиции в устье Фиумской бухты. По силам они уступали противнику (назовем его так) более чем вдвое. До сведения Монтеккули было доведено: первое же движение любого из его кораблей считается сигналом к открытию огня, причем целью для всех русских пушек будет австрийский флагман...

Около трех на «Цесаревиче» сыграли «Большой сбор», и Маньковский сказал экипажу такие слова:

— Господа офицеры! Гардемарины! Матросы! В этот час почитаю возможным напомнить вам о символике нашего флага. Белый цвет означает благородство. Голубой — честь воинскую. А косой Андреевский крест говорит нам о верности — «даже до смерти»... Братцы! Товарищи мои! Нам выпало счастье служить под самым прекрасным на свете флагом. Так будьте достойны его! Не слабейте духом и силою врага не смущайтесь. Ибо давно было сказано — не в силе Бог, но в правде!

Ответом адмиралу было громовое «ура!». И вслед за тем корабельные горны пропели старинный, торжественно-суровый мотив боевой тревоги:

Наступил нынче час,
Когда каждый из нас
Должен честно исполнить свой долг.
Долг.
До-о-олг...
Ровно в 4 утра трубы австрийских кораблей густо задымили. Там явно готовились к съемке с якоря... По всем постам русских кораблей прошла команда: «Внимание!» Что же будет дальше?

Русские дальномеры давно уже захватили цель и цепко держат ее. В башнях уже давно зарядили орудия. Люди давно на местах. Десятки наблюдателей бдительно вглядываются: решится ли Монтеккули совершить первое движение?

В неимоверном напряжении нервов минул час, другой, третий... И вот наконец часовые стрелки на циферблатах достигли цифры «8». На кораблях той и другой стороны на разных языках звучит одна и та же команда: «Флаг — поднять!»

Участник тех событий писал: «Верхи крепости окутались дымами салюта русскому флоту; с судов эскадры Монтеккули раздался салют русскому адмиралу. Произведя его... эскадра направилась к выходу из бухты. С ее флагманского корабля мощно неслись молитвенные звуки «Боже, царя храни»...»

Вот и вся история. Дипломаты обеих сторон ревностно постарались, чтобы ни слова о «Фиумском деле» не просочилось в газеты... И не просочилось! Зато Великий князь Николай Николаевич, прознав обо всем, изволил потрепать Маньковского по плечу и (как утверждается) сказал при этом исторические слова:

— Молодец! Вот так и надо с ними, с мерзавцами!..

Фельдмаршальский жезл был доставлен по назначению. Кстати: король Черногорский Николай I Негош стал последним фельдмаршалом Российской Императорской армии.

http://www.pobeda.ru/content/view/4358/

http://lawyer-russia.mirtesen.ru/blog/43168364999

Картина дня

наверх